Юрий ФИЛИППОВ: «Мы мечтаем о художественном вузе в Самаре»

- Юрий Иванович, насколько я знаю, Ваши родители никакого отношения к живописи не имеют. Как случилось так, что мальчик из Самарской области решил посвятить себя этому искусству?

- Да, действительно, я родом из простой рабочей семьи. Многие мои родственники и по сей день живут в Кинеле и работают на железной дороге. Можно сказать, Кинель - это моя малая родина, где прошли детство и отрочество. Случилось так, что один из наших соседей был иконописцем. В основном он писал иконы, но иногда рисовал и пейзажи - с открыток. Мне нравилось наблюдать, как он растирает краски, и на моих глазах совершается чудо - эти комочки превращаются в облака, деревья, реки, лица... Я просто с упоением, открыв рот, смотрел на этот процесс. И решил, что буду только художником. У иконописца был внук, с которым мы дружили и ходили вместе писать этюды. Время тогда, конечно, было совсем другое: у нас не было ни книг по искусству, ни репродукций картин. Достаточно сказать, что рисование у нас в школе преподавал физрук. Помню, что у преподавательницы русского языка каким-то чудом нашлись открытки с картинами из Третьяковской галереи: Куинджи, Врубель, Шишкин, Левитан. Когда я их увидел, то еще раз сказал себе - обязательно стану художником! И после седьмого класса поехал поступать в Пензенское художественное училище.

- Почему именно туда?

- Это одно из самых старых и лучших учебных заведений. Плюс к этому в то время основным руководителем Пензенского училища был Иван Горюшкин-Сорокопудов - ученик Репина, известный художник, стажировавшийся в Италии. Его картины есть в Третьяковской галерее. Когда я приехал в Пензу и зашел в здание, которое было специально построено для художественного училища, то все для меня там было освящено таинством: мне казалось, что коридоры впитали в себя шаги великих людей и запахи красок. Я был вне себя от радости. Но как раз в это время началась война. В училище я постигал тайны живописи в самое тяжелое для страны время - с 1941 по 1945 годы, и нам, юному поколению, тоже выпало немало испытаний. Мы голодали, учились в неотапливаемом здании. Иван Горюшкин-Сорокопудов стал для меня первым высокопрофессиональным учителем живописи и одним из самых близких людей, по сути вторым отцом. Он не только передавал мне знания, но и подкармливал в это голодное время. В училище даже шутили, что он усыновил меня. Иван Силыч действительно приблизил меня к себе, приглашал в свои мастерские, в свое имение в Ивановке, которое сохранилось у него еще с дореволюционных времен. Горюшкин-Сорокопудов был настолько уважаемой личностью, что в советские времена имение у него не экспроприировали, а даже украсили табличками "Охраняется государством". После окончания училища Иван Силыч написал мне рекомендацию для поступления в Киевский или Ленинградский художественный вуз. Словом, этот человек принял большое участие в моей судьбе, обогрел меня и поддержал, за что я ему очень благодарен.

- Почему поехали учиться не в Ленинград, а в Киев?

- В то время, чтобы попасть в столичный город нужен был специальный пропуск. Такой документ быстрее пришел из Киева. Я продал все, что мог, чтобы набрать денег на поездку. Мои родители развелись, еще когда я был маленьким, мать работала в больнице сначала сестрой-хозяйкой, а потом гардеробщицей. Материально помочь она мне практически не могла. Слава богу, что кончилась война Победа принесла с собой еще одну радость - вернулся с фронта мой старший брат, которого мы считали уже погибшим. Он в первые недели войны попал в плен, несколько лет работал в Австрии в каком-то поместье.

Во время учебы в Киеве тоже все было непросто. Война кончилась, но страна была разрушена, истощена. К тому же, еще и неурожай на Украине был. Честно говоря, за все годы учебы в Пензе и Киеве не помню дня, когда бы мне не хотелось есть. Даже на аппетитные натюрморты смотреть не мог. Кое-что нам перепадало с поставок от организации, которая была создана американцами и англичанами для помощи странам, испытавшим на себе тяготы войны. Помню, нам доставались сахарин и бекон, в

то время мы этому были очень рады. Словом, тяжело было, но как-то выжил. Однако тяжелые условия жизни подорвали мое здоровье, и я сильно заболел. Взяв академический отпуск, уехал домой, в Кинель.

- А почему вернулись в институт только через три года?

- У меня просто не было денег на дорогу в Киев. Одногруппники мне писали: "Ну что же ты пропал? Твой натюрморт, который ты написал на вступительных экзаменах, висит в кабинете у ректора. Все ждут тебя!". А мне было стыдно признаться, в чем причина. Но потом наконец-то я скопил денег и вернулся, однако пришлось заново сдавать вступительные экзамены. Вот так я вторично поступил в Киевский художественный институт. И все годы учебы подрабатывал художником в милиции - рисовал плакаты, лозунги, стенгазеты. А они мне платили бартером - давали еду, иногда старые милицейские сапоги. Но, несмотря на бедность, жизнь у нас была интересная и просто била ключом. Например, я еще успевал выполнять функции главного редактора институтской газеты, плюс к этому был председателем спортивного общества С гордостью могу сказать, что наш институт четыре года был чемпионом Советского Союза по волейболу среди творческих вузов. Чувствовалось, что жизнь в стране постепенно начинает налаживаться, и моя жизнь тоже налаживалась.

- Институт Вы окончили с отличием, Ваша дипломная работа была представлена на всесоюзной выставке, а в Куйбышеве вас почти сразу же сделали заместителем председателя Союза художников. Жизнь пошла в гору?

-Да, хотя пришлось помотаться. Я по-прежнему жил в Кинеле, мастерскую мне дали на Безымянке, и для работы, а также по делам Союза мне приходилось регулярно путешествовать в деревянных поездах - электричек тогда еще не было. В то время в самарском отделении Союза было всего 12 художников, из которых только четверо, включая меня, имели высшее образование. Но у нас был действительно коллектив единомышленников, мы старались пропагандировать изобразительное искусство, устраивали по 18 выставок в год. Мы считали, что служение искусству, даже бескорыстное - одна из главных наших задач. Город рос и активно развивался, я с энтузиазмом участвовал в становлении первой художественной школы, художественного училища, был одним из главных организаторов кафедры рисунка, живописи и скульптуры на архитектурном факультете Куйбышевского строительного института. Но мы прежде всего хотели стать хорошими художниками. Поэтому много путешествовали. С Валентином Пурыгинымуезжали на два месяца в Башкирию рисовать на пленэре. Много интересных работ я создал, путешествуя по городам "Золотого кольца".

- В 70-е годы Вы несколько лет возглавляли куйбышевское отделение Союза художников. Работа "чиновника от искусства" не мешала творчеству?

- В жизни творческих людей все непредсказуемо, и, по большому счету, они очень зависимые люди. В советское время была система государственных заказов на "производственные" картины: например, на портреты передовиков труда и тому подобное. Было время, когда у меня не сложились отношения с новым руководителем куйбышевского отделения Союза художников, и мне просто не давали такие заказы. Пришлось опять вернуться в Кинель, где я руководил изостудией и жил на 40 рублей в месяц. Но жизнь идет полосами: то темная, то светлая.

- Последние 12 лет Вы отдали работе в Самарском педагогическом университете, в качестве заведующего кафедрой изобразительного искусства. Почему совсем недавно отказались от этой должности?

- Хочу сейчас ограничиться только преподаванием, передавать студентам те знания и традиции живописи, которым научил меня Горюшкин-Сорокопудов, в свою очередь получивший их от Репина. Мне хочется больше создавать новых картин, а на это нужно время. У меня сейчас задумано несколько циклов, над некоторыми я уже начал работу. "Современная Самара", "Памятные места Жигулей", "Песнь о Ширяево", "Репин в Ширяево" - вот лишь некоторые из задуманных мною живописных циклов. Ширяевские места я считаю не только очень красивыми, но просто уникальными с многих точек зрения.

- У Вас было много разных выставок не только в России, но и за рубежом. Какая запомнилась больше всего?

- Выставка в Париже, которая состоялась в середине 90-х годов. Тогда мои картины представлялись не только в столице Франции, но и в некоторых других городах этой страны. Это были благотворительные выставки, продавать свои картины я не имел права, хотя желающие купить их были. Одну из картин я презентовал французам: работа "Яблоня и самовар в Жигулях" теперь украшает Русский дом в Париже. Затем мои произведения были выставлены в Брюсселе. После этого меня приглашали в галереи Ниццы, Люксембурга, Вены, Гамбурга, однако я не смог найти денег. Ради Парижа и Брюсселя мне и так пришлось продать две картины, с которыми я не хотел расставаться. Одну из них приобрел самарский банкир. Другую, "Дорога к храму", приобрела француженка, супруга фабриканта, которая очень любит все русское. Она много дней уговаривала меня, и пришлось согласиться, чтобы оплатить перевоз и хранение моих картин для выставки в Брюсселе. Хотя Аннэте Басся обещал подарить эту картину для Самарского художественного музея.

- Чтобы в нашем городе был открыт художественный вуз. Об этом мечтаю не только я, но и многие мои друзья-художники.